Первый раз я в центре, у которого есть узкая специализация – только травмы, только PTSD. И в нескольких группах, где все американцы. Значит то, в чем мы совпадаем – общечеловеческое и от культуры не зависит. Пожалуй, единственное, что присутствующих отличает – травма им не помешала построить жизнь, в которой есть профессиональная деятельность, обеспечивающая или медстраховку, или доходы позволяющие покрывать 1,5 тысячи долларов в день стоимости этой программы.
Поэтому все что люди рассказывают укладывается в два сторифрейма: превращение в машину (абсолютно доминирует) и превращение в ребёнка (единицы).
Превращение в машину люди описывают как несколько этапов – как они поняли, что отключение от всех чувств делает их сильнее. И как радовались, что их больше не волнуют другие люди, что они сами больше не чувствуют боль, что им все стало все равно, кроме цели. «I’m so productive, я могу бежать сквозь стены», «Больше никто и ничто не может сделать меня слабее», «Не чувствовать боль было счастьем» - мне еще никогда не приходилось бывать в группе, целиком состоящей из людей «мы так сильны, что всё что нас не убивает – не убивает нас и всё». И все говорят, и я говорю – что это было счастьем. Это было избавлением. Это было преимуществом. И все терапевты подтверждают, что особенно в таких ситуациях как моя – превращение в машину самый лучший копинг, какой только может быть в этой ситуации.
- А потом я ударился (лась) о бетонную стену (дно).
При том, что психологически всех устраивало быть машиной – perfect fit to the world – происходило что-то с телом. Что-то начинало сыпаться. Сердце. Вес. Позвоночник. Аутоиммунные дела. Опухоли. Все отмечали ненависть к телу и вражду с ним, что оно не делает того, что может психика - вывозить и вывозить.
Начинались проблемы с детьми, коллегами, сотрудниками – потому что человек требовал безусловного подчинения и от них. Соответствовать любой ценой, как это делает он сам. И разными путями – кто через штопор саморазрушения, кто через тяжелую болезнь или развод – в итоге все ложились в чёрную, беспросветную депрессию. Некоторые силой воли себя из неё поднимали – и убирали её в телесные проявления (вес, например) – и продолжали фигачить, до следующего удара кто об стену, кто об дно.
И кто-то говорил им, что надо сделать что-то с травмой – иначе бег по замкнутому кругу будет продолжаться, пока не закончится смертью на 20 лет раньше, чем могло бы быть. Так я оказалась в этом центре, и еще несколько человек, которые об этом говорили.
